Железное королевство. Взлет и падение Пруссии, 1600-1947 гг. - Кристофер Кларк

зрелище курфюрста, бегающего в своем кресле-седле туда-сюда, чтобы избежать различных вооруженных сил, проходящих без разрешения по его территории, вряд ли внушало доверие. "Мне очень больно, - писал он в июле 1626 года, - что мои земли были растрачены таким образом и что мной так пренебрегали и издевались. Весь мир, должно быть, принимает меня за трусливого слабака...13

Однако колебания и колебания этих лет были связаны не столько с личными качествами правителя, сколько с внутренней сложностью выбора, который стоял перед ним. В его затруднительном положении было нечто неустранимое, нечто структурное. Это стоит подчеркнуть, потому что это обращает наше внимание на одну из преемственных черт бранденбургской (позже прусской) истории. Снова и снова люди, принимающие решения в Берлине, оказывались между фронтами, вынужденные колебаться между вариантами. И в каждом из этих случаев монарх оказывался уязвимым для обвинений в нерешительности, уклончивости, неспособности принять решение. Это не было следствием "географии" в каком-либо упрощенном смысле, а скорее местом Бранденбурга на ментальной карте европейской политики власти. Если представить себе основные линии конфликта между континентальными силовыми блоками начала XVII века - Швеция-Дания, Польша-Литва, Австрия-Испания и Франция, - то станет ясно, что Бранденбург, с его практически не защищенными уделами на западе и востоке, находился в зоне пересечения этих линий. Позднее могущество Швеции пойдет на спад, за ней последует могущество Польши, но возвышение России до статуса великой державы вновь поставит ту же проблему, и сменяющим друг друга берлинским правительствам придется выбирать между союзом, вооруженным нейтралитетом и самостоятельными действиями.

По мере углубления военного и дипломатического положения Бранденбурга в Берлине возникали конкурирующие группировки с противоположными внешнеполитическими целями. Должен ли Бранденбург придерживаться своей традиционной верности императору Священной Римской империи и искать безопасности на стороне Габсбургов? Такого мнения придерживался граф Адам Шварценберг, католик, уроженец графства Марк, который поддерживал притязания Бранденбурга на Юлих-Берг. С середины 1620-х годов Шварценберг был лидером габсбургской фракции в Берлине. Напротив, два самых влиятельных тайных советника, Левин фон Кнезебек и Самуэль фон Винтерфельд, были убежденными сторонниками протестантского дела. Два лагеря вели ожесточенную борьбу за контроль над политикой Бранденбурга. В 1626 году, когда курфюрст был вынужден пойти на более тесное сотрудничество с габсбургским лагерем, Шварценберг добился того, что Винтерфельда судили за измену и выслали из страны, несмотря на протесты эстетов. С другой стороны, осенью 1630 года, когда Швеция была на подъеме, возникла прошведская фракция во главе с кальвинистским канцлером Сигизмундом фон Гетценом, и Шварценберг был вынужден удалиться в Клеве, чтобы вернуться в Берлин после того, как в 1634 и 1635 годах инициатива вновь перешла к имперской стороне.

Женщины при дворе также имели твердые взгляды на внешнюю политику. Молодая жена курфюрста была сестрой кальвинистского правителя Фридриха V, чья родина в Палатине была захвачена и опустошена войсками Испании и Католической лиги. Она, естественно, придерживалась антиимперских взглядов, как и ее мать, которая присоединилась к ней в изгнании из Гейдельберга, и тетка курфюрста, вышедшая замуж за брата Фридриха V. Лютеранская мать курфюрста, Анна Прусская, была еще одной откровенной противницей Габсбургов. Именно она организовала брак своей дочери Марии Элеоноры с лютеранским королем Швеции в 1620 году, не обращая внимания на возражения своего сына, курфюрста Георга Вильгельма.14 Ее намерением было укрепить позиции Бранденбурга в герцогской Пруссии, но в то время это был весьма провокационный шаг, поскольку Швеция находилась в состоянии войны с Польшей, король которой все еще формально являлся сувереном герцогской Пруссии. Как видно из этих инициатив, династическая политика все еще функционировала таким образом, что давала право голоса консортам и родственницам монарха. Женщины в династических семьях были не просто залогом наследства; они также поддерживали отношения с иностранными дворами, которые могли иметь большое значение, и не обязательно считали себя связанными политикой монарха.

За пределами узкого круга курфюрстов находились носители власти в стране, провинциальные эстаты, представители лютеранского дворянства. Они с глубоким скептицизмом относились к любым иностранным политическим авантюрам, особенно если подозревали, что они мотивированы привязанностью к кальвинистским интересам. Уже в 1623 году делегация представителей Эстата предостерегла курфюрста от энтузиазма "горячих голов" и напомнила ему, что их военные обязательства распространяются только на "то, что абсолютно необходимо для сохранения земли в случае чрезвычайных обстоятельств". Даже после неоднократных вторжений протестантских и имперских войск эстеты оставались бесстрастными перед лицом уговоров государя.15 По их мнению, их функция заключалась в том, чтобы предотвращать необоснованные авантюры и сохранять провинциальные привилегии от вторжений из центра.16

Такое пассивное сопротивление было трудно преодолеть в мирное время. После 1618 года проблема усугублялась тем, что война на ее ранних этапах усугубляла зависимость курфюрста от местных корпоративных структур его территории. У Георга Вильгельма не было собственной администрации, с помощью которой он мог бы собирать военные контрибуции, зерно или другие виды провианта - все это должны были делать агенты эстатов. Провинциальные органы сбора налогов оставались под контролем эстетов. Обладая знаниями и авторитетом на местах, эстеты также играли незаменимую роль в координации расквартирования и сквозных маршей войск.17 В некоторых случаях они даже самостоятельно вели переговоры с командирами захватчиков о выплате контрибуции.18

Тем не менее, по мере затягивания войны фискальные привилегии провинциального дворянства стали выглядеть хрупкими.19 Иностранные принцы и генералы без стеснения вымогали контрибуцию у бранденбургских провинций, почему бы курфюрсту не взять свою долю? Это потребовало бы отмены древних "вольностей" сословий. Для решения этой задачи курфюрст обратился к Шварценбергу, католику и иностранцу, не связанному с провинциальным дворянством. Шварценберг не терял времени и ввел новый налог, не обращаясь к обычным провинциальным органам. Он ограничил полномочия сословий по контролю за государственными расходами и приостановил деятельность Тайного совета, передав его полномочия Военному совету, члены которого были выбраны за их полную независимость от сословий. Короче говоря, Шварценберг установил фискальную автократию, которая решительно порвала с корпоративными традициями Марки.20 В последние два года правления Георга Вильгельма Шварценберг фактически вел войну против Швеции, собрав вместе потрепанные остатки бранденбургских полков и организовав отчаянную партизанскую кампанию против шведских войсковых частей. Просьбы об освобождении от налогов обедневших, разрушенных войной городов бесцеремонно отклонялись, а тех, кто вступал в переговоры с захватчиками - например, о заготовках - клеймили как предателей.21

Шварценберг был неоднозначной фигурой среди своих современников. Поначалу сословие поддерживало его осторожную, проимперскую внешнюю политику, но позже возненавидело его за посягательства на корпоративные свободы. Его судебные преследования и интриги вызвали ненависть его противников в Тайном совете. Его католическая вера стала дополнительным стимулом для их гнева. В 1638-9 годах, когда власть Шварценберга была в зените, в Берлине распространялись